Все вещи странствуют, все твари наблюдают — вот то, что я называю странствием, вот то, что я называю наблюдением. Поэтому и говорю: истинное — в странствиях! Истинное — в странствиях!
Чжуан-цзы
Земля
И вот мы начинаем путешествие… Хотя конечно нет, не начинаем. «Все вещи странствуют», и мы не исключение. Мы странствуем с момента рождения, а может быть и много дольше. Разве мы можем остановиться? Нас несёт река существования. Мы живём в непрестанном потоке впечатлений, образов, чувств, мыслей, меняются клетки нашего тела, меняется само тело. Большинство этих изменений мы не осознаём. Не осознаём мы даже, что происходит с нами сейчас – нервная система отфильтровывает большую часть информации.
Тот момент, когда фильтр ослабевает, мы называем присутствием или расширением сознания. Это момент настоящего бодрствования. Часто мы можем вспомнить его даже через много лет, хотя ничего такого особенного вроде бы не происходило, просто в это время мы действительно жили.
«Под Дугласом шептались травы. Он опустил руку и ощутил их пушистые ножны. И где-то далеко, в теннисных туфлях, шевельнул пальцами. В ушах, как в раковинах, вздыхал ветер. Многоцветный мир переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре. Лесистые холмы были усеяны цветами, будто осколками солнца и огненными клочками неба. По огромному опрокинутому озеру небосвода мелькали птицы, точно камушки, брошенные ловкой рукой. Дуглас шумно дышал сквозь зубы, он словно вдыхал лед и выдыхал пламя. Тысячи пчел и стрекоз пронизывали воздух, как электрические разряды. Десять тысяч волосков на голове Дугласа выросли на одну миллионную дюйма. В каждом его ухе стучало по сердцу, третье колотилось в горле, а настоящее гулко ухало в груди. Тело жадно дышало миллионами пор.
Я и правда живой, думал Дуглас. Прежде я этого не знал, а может, и знал, да не помню.
…
— Я понесу все ведра, — сказал он. — Сегодня я хочу один все тащить.
Они загадочно усмехнулись и отдали ему ведра. Дуглас стоял, чуть покачиваясь, и его ноша — весь истекающий соком лес — оттягивала ему руки. Хочу почувствовать все, что только можно, думал он. Хочу устать, хочу очень устать. Нельзя забыть ни сегодня, ни завтра, ни после.
Он шел, опьяненный, со своей тяжелой ношей, а за ним плыли пчелы, и запах дикого винограда, и ослепительное лето; на пальцах вспухали блаженные мозоли, руки онемели, и он спотыкался, так что отец даже схватил его за плечо.
— Не надо, — пробормотал Дуглас. — Я ничего, я отлично справлюсь…
Еще добрых полчаса он ощущал руками, ногами, спиной траву и корни, камни и кору, что словно отпечатались на его теле.»
(Р. Брэдбери. Вино из одуванчиков)
Конечно далеко не всегда это бывает так распрекрасно. Нередко из механического сна нас выдёргивает сильная неприятная эмоция, чаще всего страх или просто ощущение реальной опасности. Но самое мощное состояние это бесстрашие – полная мобилизация, осознанность и спонтанность.
Почему эти состояния столь редки? Потому что мы стали очень сложны. Количество информации, которая прокачивается через мозг, на порядок превосходит необходимую для выживания. Невозможно одновременно Быть и пытаться угадать курс доллара на ближайшей месяц, заранее переживая по поводу возможных финансовых потерь.
Есть конечно способ вернуть себе ощущение яркости– не повышая осознанность, а наоборот, введя себя тем или иным способом в состояние опьянения, «без-умия» , всего лишь затыкая говорильню, вырубая фильтры, упрощая систему. Этот способ много популярней. Но с точки зрения биологической целесообразности едва ли эффективней…
Самым проверенным способом входить в осознанность является медитация.
Иногда это происходит и спонтанно. Много лет тому назад я обнаружил этот эффект почти случайно. Надо сказать, что я был «думающим» ребёнком – т.е. думал почти постоянно, жадно читал, а в промежутках фантазировал. В конце концов я дошёл почти до полного энергетического опустошения. Настолько, что уже почти не вставал с кровати. «Физическая активность» не спасала, например, когда я бежал на лыжах или занимался ручным трудом, бесконтрольные мысли просто заливали меня, не давая ни секунды отдыха. Это было изнурительно. Выход нашёлся в лесных и (особенно) луговых прогулках. В какой-то момент я «растворялся» в пейзаже, «меня» не было , мыслей не было, было чистое яркое восприятие и глубокий покой. Фактически, не садясь и не закрывая глаз, я входил в настоящую медитацию. Но это была не медитация концентрации, это была медитация осознанности.
Может быть у человека, часами сидящего у подмосковного пруда с удочкой, возникает то же состояние? Иначе мне трудно себе объяснить эту страсть, не улов же в самом деле…
Или вот возьмём «котиков». Почему в последние годы вокруг них вдруг такой бум? Похоже, в котах мы стали замечать то, чего нам так остро не хватает по жизни – тотальное присутствие. Действительно, кот (если не спит) он всегда «здесь», одновременно полностью расслаблен и готов к мгновенной реакции. При этом регулярно «зависает» – не иначе медитирует…
Есть и люди для которых на первом месте физическая радость телесного бытия. Но и тут по-настоящему она может быть пережита только в присутствии/осознанности…
Вода
Сон: Долго пробираюсь через промышленно-изгаженную местность, канавы со стоячей водой, канализационные сооружения, замусоренные лески, разбитая дорога. Появляются какие-то ангары, потрёпанные сооружения и вдруг за поворотом начинается старинная застройка, храмы дивной красоты…
Такие «географические» сны я вижу нередко. Отчасти это сказывается опыт подмосковных странствий 80-х-90-х (в то время я стал выискивать места, где эффект спонтанной медитации был самым сильным. Оказалось, что это заброшенные парки старых дворянских усадеб…). Но были такие сны и раньше. Можно сказать, у меня сложилась особая «сонная реальность» – видоизменённая копия «дневной», с собственными координатами и узнаваемыми местами. Потом стали появляться осознанные сновидения…
Мир снов это ближайшая к нам и самая доступная для наблюдения область бессознательного. Она известна всем. Но запоминаются обычно и вызывают удивление сны яркие, детальные, эмоционально окрашенные или даже неотличимые от реальности.
Здесь мы прикасаемся к удивительной способности мозга не просто перекодировать поступающие от органов чувств сигналы, создавая из них целостный мир, в котором мы обитаем, а создавать его в отсутствие таких сигналов.
В своё время Фрейд счёл сны областью подавленных, социально неприемлемых желаний, в основном сексуальных. Какая-то часть истины в этом есть. К миру желаний, эмоций и страхов сны имеют самое непосредственное отношение. Хотя они не «создают» этот мир, они там «живут».
«Под запретом» оказывается «природный человек» – наше «внутреннее животное», которое не знает запретов и социальных табу – гиперактивное, гиперсексуальное, бесстрашное. Фрейдисты называют его Оно или Ид. Парадокс в том, что именно оно является источником витальной (жизненной) силы, которой нам так не хватает. Но здесь же поблизости находится область страха, которая держит его в узде. Самый глубинный и древний страх – страх животный – страх смерти, боли, неизвестного. С ним мы встречаемся нередко в ночных кошмарах.
С точки зрения нейрофизиологии, в мозге за страх отвечает миндалевидное тело (часть лимбической системы). Оно же ответственно за отвращение и агрессию, но также и за эмоциональную память, эмоциональный интеллект, сексуальное поведение. Этот сложный механизм дополняет функции древнейшей – «рептильной» – части мозга с её программами – бей, беги, замри. Благодаря лимбической системе все эти программы наполняются яркими эмоциональными красками и оказываются связаны с памятью о предыдущих ситуациях и реакциях на них. За «правильное» поведение (совокупление, борьбу, питание) следует награда, за «неправильное» наказание (неудовольствие). Увы, система эта давно и безнадёжно разбалансирована (прежде всего не слаженностью, асинхронностью с более поздними и сложными программами). Её взаимодействие с сознанием весьма причудливо. Для сознания это «внешний», неосознаваемый, неконтролируемый фактор, вносящий хаос в его представления, планы и задачи. Для лимбической системы сознание это свихнувшийся заказчик, который сам не знает, чего хочет – он постоянно посылает противоречивые сигналы.
Наши сны это как раз зона возможного диалога, где до сознания могут доводится сообщения из бессознательного. Вот только само сознание во сне обычно мерцает и плохо контролирует само себя.
«Географические» локации мира сновидений – это относительно структурированная информация. Во всяком случае, в большей степени, чем «драматургия» (хотя конечно во сне они нераздельны). Т.е. изгаженность или живописность ландшафта могут много сказать о внутреннем состоянии, степени сбалансированности природных и социальных программ. Лес, море, степь, пустыня, тёмная равнина, привлекающий или отталкивающий городской ландшафт во сне– это важные локации, координаты, с помощью которых мы можем отслеживать направление нашей жизни наяву. В «странствии», при «обретении пути» жизнь становится осмысленным процессом, имеющим определённый вектор.
Можно отследить и нисходящую шкалу состояний. Воспользуемся для этого иудейским мифом о нижних землях. (к мифологически образам мы будем прибегать ещё не раз, миф и поэзия много ближе к символическому языку бессознательного, чем язык логики).
Согласно мифу, таких земель семь, начиная с нашей обычной дневной реальности:
- Тевель – мир людей, селение, возделанные земли.
- Нешиах – пустырь, брошенная земля, руины. Обитель карликов и псоглавых. Это чёткий сдвиг в область страхов и психологического дискомфорта, во сне появляются такие образы как: трущобы, антисоциальные личности, агрессивные животные и т.д.
- Ция – пустошь. засушливая, непригодная. Область неутолённых и недостижимых желаний. Любимая область психоаналитических исследований.
- Гей – овраг, каньон. Область вечной тьмы. Это зона нарушенной коммуникации, страха перед другим, чужим, и ещё в большей степени состояние и страх брошенности, одиночества. По опыту общения со студентами, у меня складывается впечатление, что этот страх является причиной значительной части неврозов наших современников. Закладывается он в раннем детстве на фоне проблем с родителями, может даже в момент родов.
- Арка – пустынная степь. Хаос. Смешение света и тьмы. Потомки Каина. Это уже область серьёзных патологий и зависимостей, разрушительных импульсов и влечений. Образы этой области одновременно влекущие, неудержимо затягивающие и взывающие отвращение.
Можно погружаться и дальше вниз в области кошмаров нигредо, в 6-ю и 7-ю земли, но к счастью во снах это бывает нечасто.
Психологами школы Юнга разработана и «алхимическая» шкала последовательного изменения состояний от нигредо (депрессии) к альбедо (восстановлению) и рубедо (полноте сил) , отслеживаемых по смене соответствующих образов в сновидениях.
Но внутри сна, у нас нет сознательной возможности переключать состояния настраивая образы. Иное дело медитация. Здесь мы можем программировать лимбическую систему, просто настойчиво вызывая в памяти связанные с ними образы. В наших руках такие могучие инструменты как внимание и воображение.
«Вино из одуванчиков. Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня — дня сбора одуванчиков — тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, — вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку…
И там, ряд за рядом, будут стоять бутылки с вином из одуванчиков — оно будет мягко мерцать, точно раскрывающиеся на заре цветы, а сквозь тонкий слой пыли будет поблескивать солнце нынешнего июня. Взгляни сквозь это вино на холодный зимний день — и снег растает, из-под него покажется трава, на деревьях оживут птицы, листва и цветы, словно мириады бабочек, затрепещут на ветру. И даже холодное серое небо станет голубым.
Возьми лето в руку, налей лето в бокал — в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток; поднеси его к губам — и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето…
(Р. Брэдбери. Вино из одуванчиков)
Воздух
Да , вот так примерно это и происходит. Образы памяти – это приманка на которую мы ловим нужное состояние. Так в медитации метта это состояние спокойной радости или нежности , которое станет отправным пунктом для практики любящей доброты.
В образной медитации они пригодятся чтобы воссоздать в памяти своё «место силы» – точку в пространстве/времени когда вы были в состоянии присутствия, внутреннего комфорта и созерцательности. Это место и состояние стоит вспомнить во всех подробностях, чтобы настроить аппарат «внутреннего восприятия» и дальше начать полёт на крыльях воображения.
Есть два рода образных практик.
Первая – практика визуализации. Создание устойчивого образа, который будет представлять для нас некое психическое качество, вплоть до их полного слияния.
Вторая – практика активного воображения. Практика «полёта». Когда воображение свободно несёт нас в дали, о которых мы не имеем пока что ни малейшего представления. Впрочем, в образной медитации, воображение является только вспомогательным средством, которое введёт нас в глубокие области бессознательного, а потом поможет воспринимать его образы как «условно знакомые».
Медитативная практика, использующая воображение, включает уже другие отделы мозга. Речь идёт прежде всего о областях коры относящихся к Сети пассивного режима. Изучение её нейрофизиоогами началось совсем недавно – буквально в прошлом – 2019 году, поэтому научные данные ещё очень предварительны. Сеть пассивного режима задействована в те моменты когда «ум блуждает», расфокусирован, не занят никакой конкретной задачей. А это добрая половина суток. Эта ситуация – головная боль для всех, кто пытается освоить медитацию или добиться внимания слушателей. Именно Сеть пассивного режима наводняет нашу голову посторонними мыслями, когда мы пытаемся сосредоточиться. Теперь учёные пытаются выяснить зачем она вообще нам нужна. Пока что выяснилось, что она играет решающую роль в сохранении непрерывности нашего мировосприятия: где есть прошлое, настоящее и будущее, заметна её роль в самосознании, ощущении «я». И , похоже, что именно она отвечает за индивидуальные черты личности, свободные ассоциации и творческое воображение. Эксперименты показали, что несколько процентов участников экспериментов включали эту систему для «дистального моделирования» –чтобы вообразить очень далёкое будущее. Именно эти проценты принадлежали к так называемой «творческой элите».
В процессе образной медитации мы будем настраивать эту сеть для восприятия архетипической реальности.
Вы все про неё конечно слышали. Про «выходы в астрал» и про параллельные реальности, куда периодически проваливаются герои триллеров. Для тех кто входит туда без сосятония транса это выглядит не так драматично, скорее как осознанное сновидение наяву.
«Билл Форестер откинулся в кресле, закурил трубку и, чуть улыбаясь, приготовился слушать.
— Каир… — начала она. Прошел час, наполненный драгоценными камнями, глухими закоулками и ветрами египетской пустыни. Солнце источало золотые лучи. Нил катил свои мутно-желтые воды, а на вершине пирамиды стояла совсем юная, порывистая и очень жизнерадостная девушка, и смеялась, и звала его из тени наверх, на солнце, и он спешил подняться к ней, и вот она протянула руку и помогает ему одолеть последнюю ступеньку… а потом они, смеясь, качаются на спине у верблюда, а навстречу вздымается громада сфинкса… а поздно ночью в туземном квартале звенят молоточки по бронзе и серебру, и кто-то наигрывает на незнакомых струнных инструментах, и незнакомая мелодия звучит все тише и, наконец, замирает вдали…»
(Р. Брэдбери. Вино из одуванчиков)
Только конечно это будет не Каир. Эти моря бороздил не Колумб, а скорее Одиссей, заплывавший то в царство мёртвых, то на острова к волшебницам и нимфам. Ну или к циклопам.
А арехтипической эта реальность называется потому, что архетипы не живут в чьём-то персональном бессознательном. Это нечто, встречаемое многими странникам раз за разом, хотя оно и оборачивается разными сторонами…Такое путешествие это внесение осознанности в бессознательное, которое однако не теряет при этом ни своей глубины, ни своей тайны… Дороги её многообразны и пересекают и то что мы называем своей «реальной жизнью»…
«…проторенные или еще не проторенные тропы твердят: чтобы стать мужчинами, мальчишки должны странствовать, всегда, всю жизнь странствовать.
Дуглас обернулся. Эта тропа огромной пыльной змеей скользит к ледяному дому, где в золотые летние дни прячется зима. А та бежит к раскаленным песчаным берегам июльского озера. А вон та — к деревьям, где мальчишки прячутся меж листьев, точно терпкие, еще незрелые плоды дикой яблони, и там растут и зреют. А вот эта — к персиковому саду, к винограднику, к огородным грядам, где дремлют на солнце арбузы, полосатые, словно кошки тигровой масти. Эта тропа, заросшая, капризная, извилистая, тянется к школе. А та, прямая как стрела, — к субботним утренникам, где показывают ковбойские фильмы. Вот эта, вдоль ручья, — к дикой лесной чаще…
Дуглас зажмурился.
Кто скажет, где кончается город и начинается лесная глушь? Кто скажет, город врастает в нее или она переходит в город? Издавна и навеки существует некая неуловимая грань, где борются две силы и одна на время побеждает и завладевает просекой, лощиной, лужайкой, деревом, кустом. Бескрайнее море трав и цветов плещется далеко в полях, вокруг одиноких ферм, а летом зеленый прибой яростно подступает к самому городу. Ночь за ночью чащи, луга, дальние просторы стекают по оврагу все ближе, захлестывают город запахом воды и трав, и город словно пустеет, мертвеет и вновь уходит в землю. И каждое утро овраг еще глубже вгрызается в город и грозит поглотить гаражи, точно дырявые лодчонки, и пожрать допотопные автомобили, оставленные на милость дождя и разъедаемые ржавчиной….
(Р. Брэдбери. Вино из одуванчиков)
Продолжение следует...
📜 Автор: Максим Александров